Нижегородский психолог Наталья Дунаева: «Помочь жертве буллинга можно только при комплексном подходе»

Психике современных подростков приходится справляться с огромным количеством потрясений. С развитием технологий опасности стали поджидать детей не только в реальной жизни, но и в виртуальных пространствах. О том, какое влияние на школьников оказывают видеоигры, чем кибербуллинг отличается от буллинга, что происходит с жертвой травли и как помочь ей выбраться из сложной ситуации, Newsroom24 поговорил с кандидатом психологических наук и руководителем центра социально-психологического сопровождения студентов ННГУ имени Н.И. Лобачевского Натальей Дунаевой.

Чем занимается центр социально-психологического сопровождения студентов ННГУ?

Наш центр был создан в 2019 году для поддержания психологического здоровья студентов и их социально-психологической адаптации. Мы работаем по всем направлениям деятельности, которые существуют для психологов: проводим диагностику студентов, оцениваем уровень депрессивности, психологическое благополучие, смотрим, кому оказывается помощь. Организуем такие корригирующие мероприятия, тренинги, вебинары. И большой пласт работы – это консультирование ребят. Студент с любого факультета может обратиться к нашим психологам со своими проблемами.

А что чаще всего беспокоит студентов?

Больше всего обращаются из-за проблем одиночества, межличностных отношений, недопонимания с родителями, с молодыми людьми при расставании. Старшие курсы задаются вопросами самоактуализации, профессиональной ориентации. Мы работаем с целым спектром проблем, которые встречаются у учащихся как младших, так и старших курсов. Кроме того, у нас есть диагностический инструментарий, который позволяет выявить что-то более глубокое и начать выстраивать индивидуальные траектории для дальнейшей реализации лучших потенциалов студента. 

Увеличилось ли количество обращений студентов с 2019 года?

Да, конечно, с каждым годом увеличивается число ребят. Это может свидетельствовать о том, что они доверяют психологам. О нас узнает все больше людей, благодаря тому, что мы на каждый курс приходим, рассказываем о центре, проводим тестирование. Студенты, которые подозревают у себя наличие каких-то проблем, говорят: «Мы сразу к вам придем».

Одно из преимуществ центра заключается в том, что наши психологи не занимаются преподавательской деятельностью. Все-таки не каждый учащийся пойдет рассказывать о своих проблемах преподавателю – тут нужен определенный уровень доверия. А наши психологи находятся в нейтральной позиции, и студенты им доверяют, не боятся раскрыть свою конфиденциальность.

А с иностранными студентами центр тоже работает?

Да, у них специфика обращений, конечно, отличается: в основном это вопросы адаптации. Кросс-культурные различия никуда не денешь, ребята очень скучают по дому. Часто проблемы у них возникают перед сессией – такое тревожное ожидание. У кого-то могут быть трудности со знанием языка, им сложнее адаптироваться. Поэтому мы в этом году расширяем штат, вводим четвертого психолога, чтобы сделать больший акцент на иностранных студентах, помочь им приспособиться.

С какими девиантными формами поведения в интернете чаще всего сталкиваются нижегородцы?

В первую очередь, мы говорим про кибербуллинг. Сейчас деструктивная агрессия превалирует, и очень много негативного контента выбрасывается в сеть. Многие люди, которые становятся жертвами травли, тоже хотят выплеснуть свою злость и начинают заниматься тем же самым.

Но есть и определенные деструктивные сообщества – то же движение «Колумбайн» (признано террористическим и запрещено на территории РФ – прим. ред.). Ребята, которые не могут конструктивно разрешать трудные ситуации, поддаются этому контенту. В таких сообществах подросткам как бы говорят, что можно решить проблему с применением жестокости и насилия. На самом деле их завлекают кураторы с помощью определенных техник. Сначала, например, используют «бомбардировку любовью»: обещают, что здесь их поймут. А потом уже предлагают, как можно отомстить своим обидчикам.

А какое влияние на психику подростка оказывают видеоигры? Нередко ведь именно их обвиняют в том, что ребенок устроил стрельбу в школе.

Конечно, определенные маркеры свидетельствуют о том, что у сторонников субкультуры скулшутинга есть излюбленные видеоигры и прочий контент, связанный с этими негативными вещами. Отчасти они могут влиять, но на самом деле это целый симптомокомплекс. Музыку Rammstein или «Короля и Шута» могут слушать все. Хотя эти группы и являются излюбленными у скулшутеров, это не означает, что обычный ребенок, увлекающийся их песнями, пойдет стрелять. Здесь работает огромный комплекс причин, которые могут повлиять: личностные особенности, неблагополучные семейные отношения, травля в школе, проблемы с ментальным здоровьем.

Накопившиеся неразрешенные проблемы и трудные ситуации, скорее всего, заставят подростка уходить в виртуальный мир. И если он попадает в зависимое поведение, занимается поиском исключительно негативного контента и только им живет, тогда мы можем говорить, что это страшное зло и вред. А если он в игре выражает свою подростковую агрессию, и у него нет никакого зависимого поведения, то это не является каким-то страшным фактором. Здесь все очень индивидуально.

Есть ли четкие критерии, по которым можно определить, что у ребенка зависимость от видеоигр?  

Зависимость – это когда вы ему говорите «ты играешь 40 минут, дальше мы делаем что-то другое», а он отвечает «нет». Если по ночам, когда все уже уснули, он постоянно сидит в интернете, перестает заниматься своими основными обязанностями, учебной деятельностью, если погружается в виртуальный мир и общается только в нем, вот тогда нужно бить тревогу. Когда ребенок может переключиться, договориться с родителями, когда они видят его нормальные реакции – тогда все в пределах нормы.

Как специалисты работают с такой зависимостью?

Существуют специальные программы. Здесь работа ведется не только с ребенком – должны быть задействованы и родители. Во-первых, надо мотивировать подростка уходить из этой среды, объяснить, какие могут быть последствия у его зависимости. Если мы видим, что у ребенка когнитивные сферы развиты, можно рассказывать о том, к чему это может в дальнейшем привести. И конечно, надо заменять видеоигры и интернет личным общением, различной досуговой деятельностью, исходя из его интересов. У мальчиков это должна быть не только, скажем, музыкальная школа, но и организации, которые позволят ему физически развиваться, с патриотическим воспитанием. То есть нужно сделать так, чтобы из виртуального мира ребенок погрузился в реальный. Кроме того, ведется консультирование. Психологи смотрят, почему ребенок ушел в зависимое поведение, распутывают этот клубочек. Это не разовое посещение, а работа в долгосрочной перспективе. 

Если возвращаться к кибербуллингу, чем же он все-таки отличается от обычной травли?

По сути, это обычный буллинг, который видоизменился и ушел в сеть. Да, конечно, у него есть определенная специфика. Во-первых, это анонимность. Кроме того, в кибербуллинг вовлекается огромное количество людей, которые становятся наблюдателями этого явления. Если участники буллинга – это, например, только ученики одного класса, то здесь масштабы огромные. И, ко всему прочему, присутствует безнаказанность. Но в общем, это те же самые формы обычной травли: клевета, распространение сплетен, угрозы физической расправы.

Как изменилось число случаев кибербуллинга за последние годы?

И у кибербуллинга, и у буллинга динамика постоянно растет. Если в 2012 году каждый десятый ребенок подвергался травле, в 2017 году – каждый пятый, то сейчас уже каждый четвертый. Такие цифры говорят о том, что среда стала небезопасной.

Это исследование Институт детства и семьи проводил в 2022 году, в нем, помимо Нижегородской области, участвовали и другие регионы. Специалисты подготовили большой аналитический доклад, рассказали, что вообще у нас происходит в школах и в студенческой среде, какова специфика буллинга в дошкольном и школьном возрасте, какие виды травли встречаются.

А как проявляет себя буллинг в дошкольном возрасте?

Он встречается в меньшей степени. Когда один ребенок начинает дразнить другого – это психологическое насилие. У подростков он видоизменяется: приходят клевета, угрозы физической расправы. Подростковый возраст вообще называется периодом «бури и натиска», идут гормональные всплески, агрессивное поведение.

Ребенок, который травил других в дошкольном возрасте, с большей вероятностью будет заниматься тем же самым, когда повзрослеет?

Конечно, потому что у него уже с детского возраста вырабатывается определенная стратегия. Если он кого-то в детстве травил, и это осталось безнаказанным, такое поведение у него закрепляется и переходит уже в другие возрастные группы. Поэтому мы и говорим о профилактике. Должны быть превентивные меры, с дошкольного возраста надо показывать ребятам эффективные пути разрешения ситуации.

Есть ли у агрессоров общие черты?

Если посмотреть личностные особенности ребят, которые являются обидчиками, можно сказать, что у них всех, как правило, высокий уровень агрессивности и цинизма. Также у них может быть завышенная самооценка и, конечно, не развитая эмпатия. Поэтому они и не могут поставить себя на место другого человека и понять, что он чувствует, когда становится жертвой их слов и действий.

Все эти негативные нюансы можно нивелировать, если с раннего детства развивать эмпатию, работать над адекватной самооценкой, демонстрировать другие образцы поведения, показывать, как можно регулировать эмоциональную боль, сдерживаться, переключаться на конструктивные формы взаимодействия. Все сообщество должно создавать безопасную среду в школе. То есть участвовать в этом нужно не только психологам, но и родителям, преподавателям, администрации, самим детям. Вот если будет комплексное направление в школе реализовываться, тогда мы на выходе получим более низкий процент всех этих ситуаций.

Может ли ребенок из внешне благополучной семьи стать агрессором?

Конечно. Здесь опять-таки речь об отсутствии доверия к родителям. Если у ребенка есть какие-то обиды, завышена самооценка, не развита эмпатия, если не заниматься его воспитанием и не рассказывать о правильном взаимодействии, эти формы поведения тоже закрепляются.

А насколько в таком случае влияет окружение вне семьи? 

Все зависит от того, в какой компании оказался ребенок, кто его основная референтная группа. Если в ней поощряются агрессивные действия, то подросток, конечно, будет еще более окрыленным, чтобы так себя вести. Если же в референтную группу наоборот входят дети с устойчивыми нравственными ценностями и сформированным мировоззрением о том, что нужно быть честными, открытыми и уметь прощать, то для них агрессивное поведение будет совершенно неприемлемо.

Что происходит с жертвой буллинга? Может ли она в итоге сама стать агрессором?

Конечно. Как правило, так и происходит. Вообще, есть два варианта развития событий: либо жертва сама начинает кого-то травить, либо уходит в себя, вплоть до суицидальных мыслей. В первом случае ребенок может податься в скулшутинг, стать потенциальным стрелком. Кураторы в подобных сообществах внушают им, что нужно отомстить своим обидчикам, «уйти красиво». Когда у подростка с неокрепшей психикой появляются мысли об этом акте мести, он начинает им бредить, становится отрешенным. И это, кстати, один из маркеров, о которых мы рассказываем педагогам.

Во втором случае, если ребенок не находит в себе сил справиться с травлей, он может уйти в депрессию. В конце концов это тоже может привести к суициду. То есть агрессия либо будет разъедать саму жертву буллинга, либо пойдет вовне и повлечет за собой уход в деструктивные сообщества, а дальше уже чего угодно можно ожидать. 

Как помочь жертве буллинга справиться с его последствиями?

Это можно сделать только при комплексном подходе. Здесь должна быть командная форма работы: учитель, психолог, родитель, сам ребенок и администрация. Только в таком взаимодействии можно помочь жертве выйти из этой ситуации. Конечно, не все ребята обращаются за помощью. Есть программы, предлагающие определенные шаги, чтобы избежать кибербуллинга, но нужно иметь зрелость и психологическую устойчивость, чтобы прочитать и найти в себе силы это применить. Чаще подростки не могут самостоятельно справиться с буллингом, им все равно нужна помощь извне. Потому что самая лучшая стратегия – поиск поддержки среди взрослых. 

У каждого ребенка своя стрессоустойчивость, жизнестойкость, эмоциональная реакция на события, кто-то более ранимый – малейшее замечание вызывает у него истерику. У каждого мы находим сильные стороны, его ресурсы, и начинаем с этим работать. В то же время педагог следит за микроклиматом в классе. Его задача – сообщать о случаях буллинга, потому что замалчивание только усугубляет проблему. Корректное поведение должно быть и со стороны родителей, потому что очень часто они встают в обвинительную позу, чем могут поломать детскую психику. Ну и администрация тоже должна создавать психологически безопасную среду и демонстрировать формы ненасильственной коммуникации. 

То есть при выполнении всех этих условий в дальнейшем можно будет снизить число случаев буллинга в школах?

Конечно. Чем раньше мы начнем, чем больше будет вовлечено участников и разработано таких программ, тем быстрее это случится. Наверное, нужно, чтобы в школах было побольше психологов, которые могли бы этим заниматься. Должны быть родительские сообщества, волонтерская практика студентов, которые будут приходить в образовательные учреждения и просто рассказывать подросткам, как развить в себе уверенное поведение, противостоять манипуляциям, прощать обиду. Когда приходят студенты, волонтеры – ребята, которые чуть постарше, – информация воспринимается совершенно по-другому.

Есть еще такая программа «Направляемый диалог», которая обучает родителей и специалистов правильно взаимодействовать с детьми. В ней приведено восемь принципов хорошего взаимодействия. Если их учитывать, это даст свои плоды.

Фото: предоставлено пресс-службой ННГУ имени Н.И. Лобачевского